Дрожащими руками она выудила телефон из сумки.
– Алло! Вирджиния Квентин, – слабым голосом сказала она.
Звонил Фредерик.
– Вирджиния? Это я! Случилось что-нибудь еще?
– Нет.
– А то у тебя такой подавленный голос!
Она вся сжалась, стараясь говорить твердо и отчетливо.
– У меня ничего нового нет. Никто не звонит. Я просто… страшно переживаю…
– Понимаю, – сказал Фредерик. – Я постараюсь вернуться домой как можно скорее! Деньги у меня на руках. Сейчас я еще в Лондоне, но уже спешу в Ферндейл. Выпью кофе и выезжаю!
«Я нахожусь в Ханстантоне в комнате моего любовника, пытаюсь дознаться до правды, и мои нервы уже на пределе…» Конечно же, она не сказала этого вслух. Она просто повторила те же слова, что и утром:
– Будь осторожен на дороге.
Фредерик замолк. Вирджиния уже успела подумать, что связь прервалась, но он вдруг сказал:
– Мы выстоим, Вирджиния. Мы выдержим это испытание.
– Да, – сказала она тихо, нажала на сброс и засунула мобильный обратно в сумку.
Она посидела на кровати еще немного. Наверное, стоило погулять на улице, а не сидеть в этом замкнутом пространстве, медленно, но верно сходя с ума. Вирджиния вскочила и подошла к двери.
Тут ей на глаза попался какой-то яркий предмет, засунутый между стеной и платяным шкафом. Что-то маленькое, из цветного пластика – желтого, зеленого и красного. От нечего делать она потянула за этот предмет и вытащила его наружу. В недоумении и пока безо всяких задних мыслей она взирала на то, что оказалось у нее в руках. Кассетный магнитофон. Детский игрушечный магнитофон в форме громадного будильника на двух толстых ножках. Вот сюда вставляют кассету, там – кнопки для различных настроек; сверху массивная ручка для переноски; сбоку, на специальном креплении, микрофон, куда можно петь, говорить, записывать свой голос и изменять его до неузнаваемости с помощью встроенных функций…
Изменять до неузнаваемости…
Мозг Вирджинии работал очень медленно, как будто бы отказываясь понимать очевидное.
У Ким был точно такой же игрушечный магнитофон.
«…Голос был мужской. Он был искажен. Помню, у моей дочери где-то был игрушечный магнитофон… На него можно записать голос и с помощью разных настроек сделать его неузнаваемым…» – эти слова Фредерика, сказанные примерно сутки назад в разговоре с Бейкером, заколотились у нее в мозгу.
Она не желала, не желала, не желала прислушиваться к этим словам… но внезапно ее словно кипятком ошпарило. Она осознала, что произошло… В это же самое мгновение распахнулась дверь, и на пороге появился Натан.
Он посмотрел сначала на нее, застывшую соляным столбом, затем на пестрый кусок пластика в ее руках.
– Вижу, ты устроила здесь настоящий обыск! – процедил он.
Вирджиния ничего не ответила. Лишь короткий тихий стон вырвался у нее из горла.
– Что я должен тебе объяснять? Ты все равно не поймешь моих мотивов и вообще не поверишь мне, – нервно поводил плечами Натан. – Я в этом абсолютно уверен.
Вирджиния не знала, сколько времени она простояла в оцепенении – может, несколько минут, а может, всего лишь несколько секунд. Как только женщина снова обрела дар речи, она приподняла этот страшный вещдок повыше и потрясла им перед глазами Натана.
– Что это такое? – спросила она хрипло.
– Игрушка, – тихо сказал он, понимая, что ее интересует вовсе не такой ответ, а то, каким образом эта вещь попала в его комнату. В глубине души Вирджиния еще смутно надеялась, что Натан даст ей какое-то новое безобидное объяснение этого факта, которое повернет дело совсем в другую сторону. И в то же время она боялась его лжи, ведь вранье и отговорки делали ситуацию еще невыносимей.
Но ничего этого не произошло. Натан не стал ни оправдываться, ни объяснять что-либо, ни пытаться врать. Он выигрывал время, утверждая, что она все равно не поймет того, что двигало им в тот момент. И тем самым он подтверждал самые страшные ее догадки.
– Где она? – спросила Вирджиния. – Где она?! – закричала она в голос, когда Натан не ответил. – Где моя дочь?!
Он пожал плечами:
– Откуда я знаю?
Это равнодушное движение и безучастное выражение его лица, окончательно сразили ее. Вирджиния почувствовала головокружение, такое сильное, что она едва удержалась на ногах. Из рук Вирджинии с грохотом выпал магнитофон, и она накинулась на Натана с кулаками. Не помня себя, она молотила его по лицу, по плечам, по широкой груди…
– Где мой ребенок? – хрипела она.
Извернувшись, Натан ухватил ее запястья и крепко сжал их.
– Откуда мне знать, к черту-дьяволу! – грубо затряс он Вирджинию. – Я и на самом деле не знаю!
С большим трудом Вирджиния утихомирила гнев:
– Где она?…
Предусмотрительно не выпуская ее рук из своих, Натан бросил:
– У меня ее нет. И никогда не было. Я хотел только денег! Запястья Вирджинии горели от его железной хватки. Недоверие и ужас росли в ней, словно ядерный гриб.
– Сейчас ты скажешь, где моя дочь. И что ты с ней сделал. Ты ее…
У нее внезапно пересохло в горле. Выговорить слово, вертящееся у нее на языке, она не могла.
– Ты сделал с ней то же… что и с другими детьми?!
– Да черт тебя раздери! – взревел Натан. Он выпустил руки Вирджинии и толчком отшвырнул ее от себя. Та споткнулась, но не упала. Натан отступил на шаг назад. Его лицо побелело, губы сжались.
– Я ничего ей не сделал! Я ни одного ребенка пальцем не тронул! Разве ты меня не знаешь? Я не какой-нибудь… Такими делами я не занимаюсь.
В какие-то моменты ей чудилось, что она спит и видит страшный сон. Машинально она растирала свои покрасневшие запястья. Казалось, боль была единственным признаком того, что все происходящее не сон, а явь.