С озабоченным выражением лица женщина заглянула во все углы, потом посмотрела сквозь стеклянную дверь на улицу. Может быть, Ким все-таки там, сидит где-нибудь под деревом? Но нет, и на школьном дворе было пусто.
Промоченная нога доставляла ей неудобство, в ботинке хлюпала вода. Чихая, Грейс обошла весь холл, потом пошла вверх по лестнице, крепко держась за перила. Колени у нее дрожали.
Откуда-то доносилась негромкая музыка фортепиано и флейты. Наугад Грейс открывала то одну дверь, то другую, заглядывала в пустые классы… Ким нигде не было.
В одной из дальних комнат она натолкнулась на группу из десятка мальчиков и девочек, которые под руководством раздраженной молодой особы с грехом пополам и затекали звуки из блок-флейт. Один из мальчиков неумело молотил по клавишам пианино.
– Так, что вы хотели? – недовольно спросила учительница музыки при виде Грейс. Дети с облегчением опустили свои инструменты.
Миссис Уолкер чувствовала себя очень неловко.
– Извините, пожалуйста, я приехала за дочерью… одной моей знакомой. Занятия окончились в пять вечера, но я, к сожалению, опоздала. И теперь не могу ее найти.
– Но ведь здесь ее нет? – грозно сдвинула брови учительница. – Верно?
– Нет-нет, Ким не играет на флейте. Но, может быть, вы все-таки знаете ее? Ким Квентин. А?
Учительница побагровела от ярости:
– Нет, такой девочки я не знаю. И насколько мне известно, кроме моей группы флейтистов, в здании никого больше нет. Разве только дворник!
Грейс закрыла дверь, и в тот же момент за ней снова раздались нестройные звуки десятка флейт.
Пометавшись по другим помещениям школы, Грейс обнаружила, что на часах уже половина шестого. Может быть, Ким отправилась прямиком на автобусную остановку, когда увидела, что ровно к пяти за ней не приехали?
Несколько раз Грейс ездила с девочкой на автобусе, но только при хорошей погоде, когда им хотелось прогуляться, ведь с ближайшей к Ферндейл Хаусу остановки нужно было топать добрые полчаса, и находилась она буквально в чистом поле. Ким еще ни разу не ездила на автобусе одна. Грейс даже не знала, были ли у девочки деньги на билет.
Потом Грейс подумала: «А может быть, тот немец все-таки дозвонился миссис Квентин на мобильный, и она сама приехала в пять часов и забрала дочку? Может, они уже давно сидят дома в тепле и уюте, а я блуждаю тут, по этой школе».
Под дождем она еще раз обошла весь школьный двор, заглянула даже в туалеты, расположенные в отдельно стоящем маленьком домике. Убедившись, что Ким действительно нигде нет, Грейс снова села за руль, повернула ключ зажигания и отправилась восвояси. Ей так хотелось снять свой мокрый ботинок. Растянуться на кровати, задремать и не думать ни о чем плохом.
От школы она отъехала без десяти шесть.
«Наверное, Ким уже давно дома», – сказала она себе еще раз.
Но душу женщины сжимало какое-то нехорошее предчувствие.
Около шести Фредерик и Вирджиния вышли из кафе на Мэйн-стрит. Там они провели больше часа, выпив каждый по две чашки кофе. Они глядели друг на друга, пытаясь поддержать трудный разговор и осмыслить все произошедшее.
Увидев ее на вокзале, Фредерик рассердился:
– Ведь я же сказал тебе, что встречать меня не нужно! Разве ты…
– Я помню, – перебила она. – Но я хотела поговорить с тобой там, где нас не услышит Ким.
– Как она?
– Лучше. Утром она выглядела как ни в чем не бывало.
– Кто же заберет ее сегодня из школы?
– Грейс, – солгала Вирджиния. Говорить Фредерику о том, что его дочь заберет любовник жены, было немыслимо. В данный момент это была, так сказать, ложь во спасение.
То обстоятельство, что Вирджиния приехала на его машине, Фредерик не стал никак комментировать. «Может быть, – подумала она, – сейчас для него это совсем не важно». Вирджиния чувствовала облегчение, что ей не пришлось объяснять мужу, кому она одолжила свой автомобиль.
Сидя в кафе, они долго не знали, с чего начать. Вирджиния замечала, с каким обостренным вниманием смотрит на нее Фредерик, и она знала, что именно он видит. Несмотря на вчерашнюю выходку Ким и на огромные переживания из-за ситуации в целом, Вирджиния выглядела очень счастливой. Такой она увидела себя в зеркале, и оно не обманывало ее. Скрыть это состояние было уже невозможно. Румяные щеки, сияющие глаза, особое внутреннее свечение – все это выдавало в ней радость, даже когда она серьезно задумывалась. Ее былую печаль как рукой сняло. Она снова была такой же бойкой и живой, как в юности, когда на нее смотрели десятки восхищенных мужских глаз. Именно такой, двадцатилетней, она увидела себя в зеркале после волшебной ночи, проведенной с Натаном. К ней вернулся не только веселый, задорный, слегка вызывающий блеск в глазах – к ней как будто бы снова вернулась юность.
Фредерик долго сидел, молча помешивая ложечкой кофе. Но потом он все-таки собрался с силами и тихо спросил, глядя ей прямо в глаза:
– Почему?
Что ей было отвечать? Любой ответ мог обидеть его.
– Я и сама толком не знаю, – проговорила она. – Просто я как будто проснулась после долгого летаргического сна.
«Что ты имеешь в виду?» – было написано на лице у Фредерика.
Но у него, очевидно, было что сказать.
– Я всегда считал, что меланхолия – часть твоего характера. Неотъемлемая часть. Я принимал тебя такой, какая ты есть, и считал, что тебя не переделаешь. Да я и не собирался переделывать. Мне казалось, что я не имею на это права.
– Может быть, ты боялся…
– Боялся? Чего?
– Если женщина прячется за частоколом из деревьев и не отваживается выходить в свет, то это слабая женщина. Моя меланхолия делала меня слабой и потому зависимой. Такая женщина нуждается в постоянной защите, опеке. Она ничего особо не решает. Может быть, как раз это тебе не хотелось менять?