Эхо вины - Страница 94

Он усиленно рылся в памяти, но не мог припомнить ни одной ситуации, когда они с Вирджинией были бы так поглощены друг другом, что не замечали ничего вокруг. Такого не было даже в первые дни их медового месяца. Что же до Фредерика, то он-то как раз и был в свое время зациклен на Вирджинии, испытывал к ней примерно такие же чувства, какие написаны на лицах вот этих самозабвенно влюбленных обалдуев. Однако в своих чувствах он был одинок. Он любил ее, уважал, восхищался ею. Можно сказать, он просто молился на нее. И в этом бешеном водовороте сильных чувств он совершенно не замечал, как слабо, как нехотя отвечал ему предмет его обожания. Конечно, Вирджиния говорила ему какие-то ласковые слова, хотя никогда не злоупотребляла словом «люблю», и довольно быстро согласилась стать его женой. И если он воспринял бы ее возможный отказ как глубокую трагедию, ей, по сути, было бы все разно. А в день свадьбы она оставалась такой же погруженной в себя, как и всегда.

Едва ли не с завистью Фредерик уставился на светловолосую девчонку, чьи губы прилипли к губам патлатого юнца. С каким вниманием и восторгом ловила та каждое слово своего любимого!..

Конечно, нельзя сказать, что Фредерик был так уж слеп. Если честно, он порой чувствовал себя несчастным, ведь жена то и дело окатывала его прохладой. Однако он списал все это на ее темперамент, на ее склонность к меланхолии, на печаль, что пустила в ее натуре глубокие корни. Он чувствовал некую дистанцию между собой и супругой, но и мысли не допускал, что это связано с недостатком любви к нему. Зато его любовь не знала границ. Он, считавший себя холодной головой, прирожденным банкиром, все же потерял разум из-за женщины и долгое время выдавал желаемое за действительное, даже не замечая фальши. Это был показательный пример самообмана. А теперь концерт окончен, и он стоит здесь один, в мокром Гайд-парке, горько разочарованный и оскорбленный, и устало провожает глазами влюбленные парочки, в то время как его жена, женщина, которую он любит больше всего на свете, предается на его даче любовным утехам с отвратительным типом. И, может быть даже, она больше никогда не вернется домой.

«С чего ты вообще решил, что она вернется? Час за часом ты рисовал в своем воображении, как она приходит к тебе в раскаянии, подавленная и смиренная, после того как эта сволочь Мур использовал ее и выбросил за ненадобностью. Ты вел в уме бесконечные диалоги с ней, требовал объяснений и получал их, задавал вопросы и подбирал возможные ответы, и думал, каким же длинным будет путь к примирению. А если она не вернется или ты не захочешь принять ее обратно?» – спрашивал он у себя.

Фредерик сделал несколько шагов по направлению к скамейке, которая влажно блестела от дождя, и повалился на нее тяжело, как мешок. Сейчас больше всего ему хотелось водки. Хотелось, чтобы в его глотке пламенел чистый, крепкий алкоголь, а он сидел бы на лавке, как грязный бродяга, и больше не думал о том, что потерял Вирджинию, быть может, навсегда. И о том, что его нервы могут просто не выдержать внезапно свалившегося на него бремени. Исключать возможность такого исхода он бы сейчас не стал. Но это было бы самым худшим из всего, что могло случиться.

4

В пять часов вечера Кен Йордан стоял на пороге дома семьи Льюис. Он хорошо знал Маргарет и Стива, родителей Юлии, ведь они были активными прихожанами церкви и посещали службу почти каждое воскресенье. Кен помнил, что Юлия была близкой подругой Рейчел Каннингэм, поэтому он нисколько не удавился, увидев заплаканное лицо ее матери, когда та открыла ему дверь.

Еще в церкви, во время утренней проповеди, где он долго говорил о Рейчел и ее ужасной судьбе, Маргарет тихонько всхлипывала.

– Надеюсь, я не слишком побеспокоил вас? – спросил Кен. – У меня очень важное дело.

– Нет-нет, господин священник, вы нисколько не помешали! – воскликнула Маргарет, жестами приглашая его в дом. – Сегодня я плачу с самого утра. Может быть, оттого, что ровно неделю назад…

Она прикусила губу и горестно замолчала.

– Мы все места себе не находим от горя, – сказал Кен.

– Кто же способен на такое? Кто может сотворить такую гнусность?

– Больной человек, – ответил Кен.

Он прошел вслед за хозяйкой в столовую. За маленьким круглым столом, что стоял в эркере, сидел Стив, муж Маргарет, а перед ним дымилась чашка горячего чая. Мужчина поднялся.

– Господин священник! Как я рад вас видеть! Садитесь, пожалуйста.

Кен сел за стол, а Маргарет принесла еще одну чашку и налила гостю чаю.

– Прежде всего я хочу поговорить с Юлией, – сообщил Кен. – Но сначала вспомните, пожалуйста, говорила ли вам дочь, что в прошлое воскресенье в нашей школе планировался показ слайдов для детей? Говорила ли она хоть что-нибудь о священнике из Лондона?

Маргарет и Стив недоуменно переглянулись.

– Нет. Наша дочь ничего подобного не рассказывала.

– Конечно, я не собираюсь мешать полиции и разыгрывать из себя детектива-любителя, – вздохнул Кен. – Но это дело я так не оставлю. Сегодня утром мне довелось побывать у матери Рейчел.

И он вкратце пересказал то, что услышал от Клары.

– Сегодня с утра я говорил и с Дональдом Эшером. Ведь могло случиться, что тот запланировал какое-то мероприятие, но ничего мне об этом не сказал. Хотя, признаюсь, это маловероятно. И вот загадка: Дон и слыхом не слыхивал о слайдах и лондонском священнике. Он понятия не имеет, о чем речь. И тогда я подумал…

– Что? – спросил Стив с напряженным вниманием в голосе.

– Может быть, это и безумное предположение… но мне кажется, что между гибелью Рейчел и этими загадочными разговорами о каких-то слайдах и священнике из Лондона существует определенная связь.